СООБЩЕСТВА

—Люди — это самое ценное. Приходя на проект в Музей советских игровых автоматов или в «Силу ветра» увлекаясь парусом или проявляя интерес к истории, они могут неожиданным образом помочь в нашем техно-коворкинге Laba.Space. Например, мы там делали курс судомоделирования. Собирали взрослых и детей — потому что есть место, где строить, и люди, которых мы смогли увлечь парусом.

Сообщества большие сложились везде. И вокруг музея, и вокруг «Силы ветра». Вокруг «Лабы» оно небольшое, но тоже есть. Но сообщество само по себе не может решить, что ему дальше будет интереснее и лучше. Поэтому надо смотреть на него очень внимательно, исследовать и говорить: «Ага, дорогое сообщество, вот вы теперь хотите заниматься не на яхтах, а на катамаранах». Или: «Вы теперь хотите не в советские автоматы играть, а в современные». Надо угадывать потребности сообщества в будущем, чтобы оставаться актуальным. Иначе они разбегутся и создадут новое сообщество или просто распадутся на мелкие группы и будут жить вне сообщества. Надо все время заботиться о них и помогать. И это не вопрос коммуникации. Я смотрю за поведением. Почему-то человек не улыбается. Чего это он? Может, ему инструктор не понравился? Или ему некомфортно, потому что охранник его через другой вход направляет? Или проголодался, а за едой неудобно идти? И это хочется исправлять. Если грубит охранник — поменять его или поставить рядом с грубым охранником негрубого, чтобы они друг друга нивелировали. А если нельзя со своей едой, надо сделать комфортную еду внутри. Если не подходит расписание или тарифная сетка, — это надо перепридумать. Если что-то становится ненужным, — отказаться, сделать что-то новое. Нельзя быть негибким. От чего-то могли просто устать. И мне кажется, что за это нас сообщество тоже ценит. За то, что мы стараемся адекватно относиться к миру.

—Местные жители сами сбились в кучи. Первая объединяющая волна была вокруг Шуховской башни, а вторая — реновация. После этого у нас появилось несколько муниципальных депутатов, которые действительно беспокоятся о том, что происходит в районе, и несколько активных жителей. Они воспринимают галерею как место, где можно поговорить, посоветоваться. Вот только что обсуждали, что нужно сделать, чтобы вернуть нашим домам исторический облик. Оказывается, можно только скинуться и все сделать за свои деньги. Плюс за последние пять-шесть лет появилось очень много новых жителей и арендаторов, которые сознательно решили, что хотят жить именно здесь. И это очень пассионарные люди. Но в целом жители привыкли к тому, что культура и вообще вся деятельность — где-то в центре, не здесь.

Выставки нормально воспринимаются, в том числе про репрессированных. Проблема была с установкой табличек «Последнего адреса». Многие, как и по всей Москве, не хотели, чтобы на их доме это появилось. Но в целом никому по большому счету от нас ничего не надо. Я, конечно, подозреваю, что если мы выкрасим дома в исторический цвет, нас начнут не сильно любить, потому что это как бы радикально.

—Очень важна коммуникация с сообществом вокруг. Когда в прошлом году «Мемориалу» выписали штраф в пять с лишним миллионов, эти деньги можно было только попросить у людей, прибегнуть к краудфандингу. И это была во многом коммуникативная задача: как объяснить, чем мы занимаемся, что случилось с этими штрафами, почему важно поддержать нашу работу? Почему невозможно просто закрыться и открыться заново? И мы это сделали. Собрали пять с половиной миллионов из тысяч пожертвований: у нас реально люди давали по пятьсот, по тысяче рублей.

В 1987—1988 годах наши коллеги ходили по улицам с бумажкой и ручкой — собирали подписи за памятник жертвам политических репрессий. Каждая подпись — это маленький голос, такой мандат: «Я хочу памятник, но сейчас дальше побегу по делам, а вы, „Мемориал“, сделайте за меня эту работу». И мы знали: есть люди, которые нам это поручили. Потом «Мемориал» стал большой институцией, но на улицы выходить перестал. И вот теперь работа с частными донорами — та же самая история. Тебе дают пятьсот рублей, имея в виду: «Я пойду дальше по своим делам, а вы займитесь». И это не то же самое, что помочь больному мальчику Диме. Это значит: «Я разделяю ваши ценности и хочу, чтобы вы отстаивали их в обществе, пока я занимаюсь другими делами». Это сопричастность. Люди голосуют рублем, что такую работу делать нужно.

—В Красноярске, к примеру, идет косметическая модернизация библиотек. Сначала она привела к тому, что в библиотеки заглянули местные жители, которые их отродясь не замечали. Эти люди образуют какое-то сообщество, по каким угодно интересам собранное. Приходя в библиотеку со своими интересами, они вносят акцент в формирование фондов и повестки. Профиль комплектования библиотек меняется, ориентируется в зависимости от развития не только книжного рынка, но и человеческого знания, и институтов, эти знания транслирующих, и неинституциональных агрегаторов знания.

Библиотеки всегда считали себя местами социальной защиты, но что за новые социальные роли, — они не понимают. Меж тем у библиотек масса возможностей, чтобы создавать разные лаборатории внутри. Не руководить ими, а стать точками самоорганизации сообществ. Но это очень сложно идет.

—Мы решили делать ставку на коллективность. С одной стороны, нам очень важны делать коллективные кураторские проекты, где разные голоса взаимоусиливают друг друга. И важно работать с небольшими художественными сообществами, а имя им в Новосибирске легион. Небольшие объединения по 3−5 человек, которые вместе снимают студию. Сообщества поэтов, которые кооперируются с фотографами.

—Я считаю, у нас граффитисты лучше всего скооперировались. Вот их власти уже воспринимают как сообщество: когда появляются какие-то стены, которые нужно раскрашивать, обращаются к ним. Там есть свои яркие звезды — Степан Шоболов (Vizio) потрясающий, двери разрисовывает.