СВОБОДА

—В прошлом году у нас была стажировка в Голландии. Захотелось туда переселиться: там все механизмы и процедуры ставят во главу угла автора как главного игрока творческой экономики. Дальше этому автору предоставляется большой набор свобод, экономических в том числе. Если у тебя есть хоть какая-нибудь идея, которую ты готов начать делать, то уже в течение месяца ты на свой личный счёт можешь получить до двадцати тысяч евро и отчитаться табличкой в экселе за все расходы, прилагая только сканы на суммы свыше полутора тысяч евро единоразово. Вот она, свобода! Умеешь и хочешь что-то сделать — делай! И отсюда начинает вырастать экономика культурных мейкеров. Для меня это идеал.

—
Мы свободны принимать свои решения. Все же познается в сравнении. Это стало ясно, когда мы начали делать совместные проекты с государственными органами и выстраивать отношения с людьми, которым на любой шаг нужно пять подписей, требующих пары месяцев на согласование. Вот это, конечно, совсем несвобода. И я все время думала: «Боже, какие мы счастливые, что мы можем собраться узким кругом и сами решить, как двигать проект вперед». Но эта же свобода накладывает дополнительную ответственность — перед людьми, которых ты за собой ведешь. Всегда есть риски, что где-то что-то не получится, будет напрасно истрачен ресурс. Впрочем, это и есть предпринимательство — когда ты сам решаешь и сам отвечаешь за результат и за процесс.

—Свобода предпринимательства — это цепочка взаимоувязанных прав и действий. Субъективное собственное представление о том, что есть благо и как его достигать. Не только для тебя, но и для людей вокруг, для места, для профессии. Ты должен сознательно относиться к тому, с какими людьми взаимодействовать, какие цели ставить и как их достигать. Социальная ответственность — это результаты действия: как ты к этому благу идешь. Во что это превращается. Ну и в России для того, чтобы стать социальным предпринимателем, ты должен попасть в реестр, соблюдая определенные критерии.

—Среди предпринимателей заметная страта — 23−25 лет, независимые и юные, и вокруг 30 — люди, которые уже получили другой опыт отношений с государством и выбрали независимость. Плюс еще десять лет назад дизайнеры, ремесленники предпочитали числиться в какой-нибудь школе искусств, а сейчас все ушли в самозанятость. Очень упростилась схема налоговая, поэтому все спокойно регистрируют ИП — и вперед. Фонды благотворительные пока не поддерживают индивидуалов, грантов им не дают. Но отдельной строкой идут социальные предприниматели, которых у нас пока мало: они преследуют социально значимые цели, а не гонятся за прибылью. Форма деятельности у них предпринимательская, но вся прибыль бросается на развитие.

—По поводу предпринимательства могу сказать по собственному опыту, что это оказалось гораздо увлекательнее и менее страшно, чем я думала, увольняясь из музея. Теперь ни за что не променяю свою свободу на работу хоть в какой-то государственной организации. Только частные инициативы и моя свобода выбора деятельности.

—Люди много говорят о свободе на уровне бросания госслужбы, регулирования собственной коммуникации. И, конечно, если бы была на руках готовая аналитика, мы бы увидели большой кластер свободных людей особенно на Дальнем Востоке, в Сибири, где живут люди с другим духом.

—Я поняла, что мне нужна та самая свобода, которую не может дать работодатель. А у меня были предложения пойти поработать в том числе и в органы исполнительной власти. Но я осознала, что этот путь для меня уже закрыт. Чтобы балансировать, мне как раз нужна свобода и независимость.

В государственных учреждениях ты все чаще сталкиваешься с серьезными противоречиями, административным давлением, давлением идеологии, которое противостоит тому, что ты реально хочешь делать, твоим ценностям и принципам. Психологически это было для меня тяжело в последнее время. Переход в сектор НКО, культурного предпринимательства дал глоток свободы. В том числе в административном плане. Здесь ты ни перед кем не отчитываешься, кроме как перед собой или заказчиком и Минюстом, которому важно, чтобы отчет был заполнен, а суть деятельности его мало интересует. Несмотря на все законы про иностранных агентов, у НКО есть определенная степень свободы. Можно что-то делать.

Я не буду ввязываться в то, что противоречит моим ценностям. А это — свобода самовыражения, человеческое достоинство, возможность выражать свою гражданскую позицию. Свобода — вообще одна из ключевых ценностей. Хотя она бывает разная — свобода от или свобода для. Но если проект хороший и сотрудничество может соответствовать, работать на цели проекта, то почему нет? Не стыдно взять деньги налогоплательщиков на хорошее дело. По крайней мере, они не уйдут на что-нибудь плохое.

—Скорее интуитивно, чем сознательно я понимаю, что в музее буду свободнее, чем в любой городской редакции: в студенческие годы я подрабатывал как внештатник и быстро разобрался, что там к чему в плане цензуры и финансов. А музей — это свобода. Я считаю, что не ошибся в этом. Я сейчас встречаю своих университетских преподавателей, и они говорят, что завидуют степени моей профессиональной и интеллектуальной свободы. Но ресурс не бесконечен, а у муниципальных музеев в России — сильно ограничен. Мы денег-то на выставки практически не получаем, на материалы зачастую зарабатываем сами. И эта ограниченность ресурса в сочетании с нарастающим вакуумом, в том числе идеологическим, вгоняет в состояние фрустрации. Я задумываюсь, не перейти ли на культурный фриланс, но — не знаю, стокгольмский это синдром или нет, — пока больно оставлять музей.

—Что может заставить покинуть стены госучреждения и стать вольным куратором, работающим на заказ? Только если мне будут сверху спускаться проекты, которые я должна буду реализовывать. Пока этого не происходит. Как только появятся проекты, которые будут противоречить моим представлениям о прекрасном и о справедливости, например, придет какой-нибудь девелопер и попросит сделать выставку о том, как замечательно реконструировали стадион, его снеся, и станет на меня давить, — вот это прямой повод уходить. Но пока я не делаю заказных проектов вообще.

—Галерея «На Шаболовке» оформилась не так давно, в то время, когда уже мало возникало свободомыслящих государственных институций, и стала очень приятным, воодушевляющим примером того, как можно вести содержательный, интересный разговор с коллегами, у которых другие представления и о предмете нашей работы, и о подходах. Такой доверительный разговор разность во мнениях только подпитывает.

—В 2018 году, когда мы наконец доделали ремонт, на крыше поставили большую, светящуюся надпись «Свобода», за которую мы огребли всяких комментариев в интернете, в том числе и от людей в пиджаках. Для нас прежде всего важно показывать, что мы — музей, который разговаривает про современные ценности. А это ценности довольно сложные, которые далеко не всегда должны всем нравиться.

Мы хотели показать, что и сегодня в музее по-прежнему можно смотреть на современное искусство, и это не страшно. Оно дает свободу выражения. Здесь есть сложные вещи, которые рассказывают про свободу и идут вразрез с официальной идеологией, на самом деле официально нигде не прописанной. И мы по-прежнему будем показывать произведения, вызывающие вопросы и споры. И это нормально. Мы не пытаемся стать более удобными и понятными для системы.

Классическое искусство тоже про это, но за классическим искусством нужно надеть чистый костюм и прийти в музей. А современное искусство может прийти к тебе, оно более свободное, незарегламентированное.

—Свобода, на мой взгляд, очень связана с честностью. И с разнообразием, это аксиома. Устойчивая привычка к унификации, к единообразию, к тому, чтобы все стали одинаковыми, — страшнейший враг любого развития.

—
Моя любимая книга про свободу — это «Алиса».